Она сказала:
“Скоро я умру...”
И врач не стал
держать ее
в палате...
В квартире - моль
летала по ковру
и тапочки стояли
у кровати.
К себе - на Серпуховку -
возвратясь,
сама (!) едва дошлепала
от “скорой”.
Со всем родным
улавливала связь:
со стулом,
“Хельгой”,
плюшевою шторой...
Гардина потемнела на окне.
Не постирать хозяюшке
гардины...
Горда была!
Девчонкой на войне
какие пересилила годины!
Когда Москва
была на волоске, -
ушла на фронт,
не в теплую сторонку.
Терялся полк
в простреленном леске.
И на нее прислали
похоронку.
Ровесников оставив
на войне,
она - жива! -
явилась
синеокой
красавицей,
запомнившейся мне!
Любила нас,
оставшись одинокой...
Работала на фабрике конфет.
А вот судьба была ее
не сладкой...
Ни слез - при людях -
и ни жалоб нет,
все горести -
в подушечку,
украдкой.
Всегда была,
казалось,
весела,
как ни были ее минуты
тяжки.
Пылала счастьем,
если верх взяла!
Печатали о ней
в многотиражке.
Подаренный к Победе
самовар
уже тускнел,
но отражал
лекарства -
участнице войны
последний дар
от Родины -
за долгие мытарства.
Из жизни проводила
трех сестер,
войною покалеченного брата...
Среди зимы
сгорал ее костер,
и отлетало пламя
без возврата...
Глухая ночь
стояла на дворе.
Душа стремилась
к звездам -
удалиться...
Никто не знал
на “Красном Октябре”,
как отошла
его
передовица.