Сгорал её костер

Она сказала:

«Скоро я умру...»

И врач не стал

держать её

в палате...

В квартире — моль

летала по ковру

и тапочки стояли

у кровати.

К себе — на Серпуховку —

возвратясь,

сама (!) едва дошлепала

от «скорой».

Со всем родным

улавливала связь:

со стулом,

«Хельгой»,

плюшевою шторой...

Гардина потемнела на окне.

Не постирать хозяюшке

гардины...

Горда была!

Девчонкой на войне

какие пересилила годины!

Когда Москва

была на волоске, —

ушла на фронт,

не в теплую сторонку.

Терялся полк

в простреленном леске.

И на нее прислали

похоронку.

Ровесников оставив

на войне,

она — жива! —

явилась

синеокой

красавицей,

запомнившейся мне!

Любила нас,

оставшись одинокой...

Работала на фабрике конфет.

А вот судьба была её

не сладкой...

Ни слез — при людях —

и ни жалоб нет,

все горести —

в подушечку,

украдкой.

Всегда была,

казалось,

весела,

как ни были её минуты

тяжки.

Пылала счастьем,

если верх взяла!

Печатали о ней

в многотиражке.

Подаренный к Победе

самовар

уже тускнел,

но отражал

лекарства —

участнице войны

последний дар

от Родины —

за долгие мытарства.

Из жизни проводила

трех сестер,

войною покалеченного брата...

Среди зимы

сгорал её костер,

и отлетало пламя

без возврата...

Глухая ночь

стояла на дворе.

Душа стремилась

к звездам —

удалиться...

Никто не знал

на «Красном Октябре»,

как отошла

его

передовица.